Владимир Познер о Вознесенском на радио “Эхо Москвы”. “Он никогда не прогибался”

МАЙЯ ПЕШКОВА: Вечером-посвящением Андрею Вознесенскому, названному строкой из «Юноны и Авось» «Я тебя никогда не увижу», открыли семьдесят восьмой сезон Центрального Дома Литераторов. Начиная от вестибюля Краснопресненского метро, спрашивали лишний билетик. Но это были не билеты, а приглашения с портретом поэта на первой странице и видиомой «А. В.» на последней. «Был лом», – сказала молодежь, которой пришло, кстати, очень много. Стояли в дверях и в проходах. А на экране проецировали фотографии поэта, а голос его читал стихи об интеллигенции. Открыл вечер и вел его прозаик Александр Кабаков.
А. КАБАКОВ: Владимир Познер.
ВЛАДИМИР ПОЗНЕР: Я вообще не очень понимаю, почему я на сцене. Я неблизко знал Андрея Андреевича. О каких-то личных вещах я не могу говорить, потому что их просто нет. Я впервые познакомился с ним, если можно так сказать, когда я работал секретарем у Самуила Яковлевича Маршака. Это был пятьдесят девятый год – шестидесятый. И к Маршаку приходили молодые поэты, и проходил Вознесенский, в том числе. Читали свои стихи. Евтушенко, Ахмадулина, Роберт Рождественский. Вот это было мое первое знакомство с ним. Я сейчас скажу странную вещь, но когда я его первый раз увидел, он мне показался ужасно похожим на дельфина. Вот такой какой-то нос, улыбающимся как дельфин…

Ну, в общем, какой-то такой симпатичный. Вы, может быть, просто не знаете дельфинов. Я их хорошо знаю вообще. Похоже было. Потом я был среди тех тысяч человек, которые приходили в Лужниках на чтение поэзии. Обычно это были те же люди, то есть Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина, Рождественский, ну, Булат Окуджава еще. Наверное, среди вас есть те люди, которые ходили на эти замечательные вещи. Помните, была еще конная милиция? Столько народу было. Я часто задавался вопросом «а почему». Стихи ведь непростые, у Вознесенского особенно. А что люди слышали в этом? Что там было такого, что привлекало такое количество людей как на хоккейный матч высшего разряда? Там мест не было свободных. Вот и я только потом как-то для себя нашел ответ на этот вопрос, когда я видел много-много лет спустя документальные кадры выступления Андрея Андреевича перед или в присутствии Политбюро во главе с Никитой Сергеевичем Хрущевым. И то, как Никита Сергеевич своим высоким голосом, фальцетом просто набрасывается на Вознесенского, посмевшего сказать, что он не член партии, вроде намекнувши на то, что это хорошо. А Вознесенский очень спокойно, вот абсолютно просто говорит: «Никита Сергеевич, дайте доскажу». Никакого… То есть не было ответного какого-то взрыва. Вот спокойно. И для меня это было – вот человек не прогибается. Прогибаются почти все в той или иной мере. Уж если власть так на тебя давит или предлагает, очень трудно не прогнуться. Вот в нем было вот это, то, что он никогда не прогибался. Я думаю, что вот это было слышно в его стихах. Что вот это привлекало не знатоков поэзии, а вот что-то вот было. И уже последние годы, когда я его видел два раза в году в жюри Триумфа, когда он был очень болен. Он не прогибался вообще ни на йоту, то есть вообще это было поразительное проявление мужества. Наверное, другого и не скажешь. Я его всегда таким и запомнил. Вот таким, как тогда у Маршака, в Лужниках, перед Хрущевым и вот самые последние разы на Триумфе.

_{»crosslinked«}

Комментирование закрыто.