Владимир Познер — о сложной личной жизни, авторских проектах и взглядах на будущее

Биография, которая вмещает в себя крещение в легендарном соборе Нотр-Дам де Пари, три гражданства с полным погружением в культуру каждого, лингвистический дар, а также умение коснуться злободневного и потаенного в беседе с собеседником любого ранга — само по себе это редчайший случай. Его фамилия как знак качества, не случайно одноименная передача выходит на центральном канале и никогда не бывает скучной. Насколько доступен этот человек в общении, когда роли меняются, “РД” проверил на себе.

— Владимир Владимирович, сейчас, насколько мне известно, к вашему блестящему знанию французского, английского, русского, немецкого добавился еще и итальянский язык, и вы успешно сняли цикл путешествий с Иваном Ургантом по Аппенинскому полуострову, верно?

— Да, этот фильм в настоящий момент монтируется, эфир планируется где-то на декабрь. А что касается итальянского, то я учил язык до поездки полгода и продолжаю учить, но, конечно, не владею им в той мере, как родными — теми, которые вы перечислили. Поэтому интервью на итальянском не брал… Должен сказать, что кино про Италию будет совсем не похоже ни на наш французский цикл, ни на американский. Тут мы сначала выбрали человек двадцать, с кем хотелось бы поговорить, и, помимо прочего, всем задали два одинаковых вопроса: если есть возможность поехать только в одно-единственное место в Италии, чтобы составить о ней впечатление, куда бы вы рекомендовали отправиться; и если можно попробовать лишь одно национальное блюдо, то какое и где? И вот когда мы получили всю эту информацию, она и явилась основой нашего маршрута.

— Очевидно, что вы стараетесь максимально реализовать себя в профессии, но как обстоят дела с вашим давним проектом под названием «ВВП», что означает Весьма Влиятельные Персоны, изменившие жизнь миллионов?

— Как раз сейчас я над этим активно работаю. Среди тех, с кем буду беседовать, далеко не все известны, но они все равно внесли громадный вклад в прогресс цивилизации. Например, человек, который придумал противозачаточную пилюлю. Никто не знает его фамилии, а он изменил жизнь мира… Разумеется, будут и знаменитости, вроде Михаила Горбачева… Мне этот проект интересен именно разнообразием личностей из разных стран и исследованием их феномена, порой с глубоким проникновением в их прошлое, в детство… Допустим, когда я брал интервью у основателя Playboy Хью Хефнера, он мне поведал, что его родители были очень консервативны, а мама даже считала, что поцелуи — это способ распространения микробов. Понимаете, ребенок этих людей потом пошел вот в такую сторону!
— Хорошо, что мы с вами затронули тему начала пути. Вот вы изначально, в юности, избрали ведь для себя науку, биофак МГУ, что означает, вам неплохо давались фундаментальные знания… А что ваши папа с мамой считали главным в обучении и насколько они совпадали в воспитательном подходе?

— Мама не особенно вмешивалась в мою учебу — она была далека от этого процесса. Эта сфера находилась под контролем отца, который считал меня лентяем и всегда был мной недоволен. (Улыбается.) Притом что я всегда был достаточно самостоятельным, и в учебе в том числе. Я учился хорошо, никогда «не брал задницей», как говорится, поскольку схватывал все быстро. Да, существовали любимые и нелюбимые предметы. Было время, когда мне не очень нравилась математика. Были разделы физики, которые совсем не увлекали, вроде электричества. Химия тоже не занимала. А когда я собирался поступать в советский вуз, мне нужно было обязательно сдавать 14 экзаменов на аттестат зрелости, среди которых была Конституция, экономическая география, и это, безусловно, было ужасно. (Улыбается.) Я терпеть не мог все, связанное с идеологией. У меня же было с чем сравнивать — я учился и во Франции, и в Америке, и в Германии… Да, знаете, удивительно, но когда я начал уже учиться в университете, химия, особенно органическая, меня страшно увлекла… Но в конечном итоге выяснил для себя, что я все-таки гуманитарий.

«Не бойтесь пробовать!»

— Вы довольно рано выявили для себя смысл жизни, посмотрев ленту «Пролетая над гнездом кукушки», — надо не бояться пробовать!

— Обязательно надо стараться пробовать все то, что хочешь, даже если есть страх.

— Значит, вам не чужды были опасения, когда вместе с младшим братом Павлом открывали ресторан, посвященный вашей маме?

— Мое участие в этом проекте минимальное — я не бизнесмен. Собственно, как и мой брат, — он ученый, доктор наук, всю жизнь занимался древней, средневековой вьетнамской историей, и в данный момент вместе с коллективом готовит к выпуску огромный шеститомник. Это его главное дело. А ресторан возник, можно сказать, из-за несчастья: в 90-егоды научным работникам стали платить копейки, брат оказался в бедственном положении, и тут мы с ним вспомнили нашу давнюю мечту построить заведение, такое, между высокой кухней и бистро, которое бы напоминало нам о маме, которая, к слову, была талантливейшим кулинаром. Я помог получить место под ресторан в центре, ну а все остальное: от дизайна интерьера до набора персонала — было на Павле. Я, правда, еще к меню подключился.

— Помимо телевизионных проектов имеются ли у вас литературные?

— В 90-мгоду в Америке вышла моя книга «Прощание с иллюзиями», и я тогда думал, что несколько позже, когда отойду от мук, с которыми она мне далась, переведу ее на русский. Ждал я восемнадцать лет, а когда перевел, понял, что много чего изменилось и в мире, и в моей голове, и в таком виде ее выпускать неправильно. Тогда я остановился на единственно верном варианте: по ходу текста, иным шрифтом, вводить современные куски, чтобы читатели видели, как мои взгляды сегодняшнего и вчерашнего дня отличаются. Наконец я завершил работу над книгой. И для меня этот труд крайне важен: он подводит некий итог, это результат долгих напряженных размышлений.

«Общее состояние нашего шарика мне не нравится»

— Вы продолжаете обучать региональных журналистов в телевизионной школе. Получается, за все эти годы телевидение вас так и не разочаровало, хотя вы наверняка видите изменения к худшему…

— Эти изменения есть во всем мире. Везде телевидение стало более коммерческим, передачи, требующие от зрителя соучастия, переживания, переносят на самый поздний час, а примитивную «жвачку» ставят в прайм-тайм. К тому же в России существует громадное число вопросов, которые журналист трогать не может, особенно если работает на федеральном канале. На этой почве возникает цинизм, безразличие и страсть исключительно к деньгам. Пускай думают, что это старческое брюзжание, но сегодня я, к сожалению, не вижу предпосылок к лучшему. Причем это касается не только телевидения и не только России. Общее состояние нашего шарика мне не нравится. Люди упрямо не учатся на своих ошибках, повторяют просчеты, и ситуация становится все хуже. И я не вижу сейчас вдохновляющего, дающего надежду лидера планетарного масштаба. Раньше были Кеннеди, Шарль де Голль, а сегодня нет таких имен.

— Знаю, что много сил вы отдаете и общественной деятельности — борьбе с ВИЧ-инфекцией….

— Я являюсь комиссаром организации по профилактике СПИДа от ООН. Меня избрали на эту должность, и я согласился. Еще пару лет назад ездил по стране с ток-шоу «Время жить», выступал по местному телевидению в разных городах и свою цель видел как сугубо просветительскую. К сожалению, деньги на эту программу закончились, и теперь я просто иногда выступаю и нахожусь в антагонизме с Русской православной церковью, которая считает, что эта болезнь — чуть ли не кара Божья за плохое поведение, и с Министерством здравоохранения, которое в значительной степени разделяет эти взгляды, пропагандируя воздержание, верность, а также запрет на информацию о презервативах для подростков и половое воспитание в школе. Откровенно говоря, я испытываю некоторое неудовлетворение от того, что по большому счету ничего не делаю реально на этой должности, меня не используют на сто процентов и никакие «круглые столы» не ведут к позитивным сдвигам.

— А уж когда вы стали поддерживать геев, отношения с церковью наверняка обострились… Хотя вы атеист, и вам это не важно…

— Я же не геев поддерживал, а выступал за то, чтобы людей оставили в покое и дали им жить так, как они хотят.

«Внуки называют меня Вовочкой»

— Читала, как вы самоотверженно заботились о дочке Кате (пианистке, композиторе ныне, живущей с мужем-немцем в Германии) от первого брака, когда она была еще совсем крохой, и даже удивилась, что при таком подходе вы папой были всего единожды…

— Да, к сожалению… Но у меня еще есть сын Петр.

— И каким был главный принцип вашего воспитания?

— Зачастую родители переносят на ребенка все свои детские страдания, полученные в родительском доме. Вот у меня был крайне авторитарный отец, а у него, в свою очередь, тоже был авторитарный папа и т.д. И в какой-то момент я поймал себя на том, что я с маленькой Катей начинаю обращаться так же жестко, и меня это так напугало, что я мгновенно вылечился и больше не позволял себе ничего подобного. Так что и Катю, и Петю, который во втором браке достался мне в возрасте пяти лет, я воспитывал уже абсолютно по-другому. Ребенка любого возраста надо уважать. Да, он маленький человек, не имеет жизненного опыта, но не глупее тебя, может, даже умнее. Ум же не является функцией возраста. Безусловно, детям надо объяснять правила, но именно разъяснять, а не давить. И любить, бесспорно, надо.

— Правда, что трое ваших внуков зовут вас не дедушкой, а Вовочкой?

— Да, только именно Вовочкой меня зовет Маша, а Николай с Георгием просто Вовой. У меня замечательные внуки! Маше двадцать семь лет, она окончила Сорбонну, и сейчас ее работа в городе Лилль, на севере Франции, в компании, занимающейся продвижением на рынке компьютерных игр и не только, требует знания одновременно нескольких европейских языков, виртуозное владение компьютером и музыкальные познания… Кроме того, для местного телевидения и радио она делает интернет-программы. Маша сильно устает, но получает громадное удовлетворение от своего труда. Что касается Коли, то ему скоро исполнится семнадцать, он учится в предпоследнем классе в Берлине. Прошлый год у него был тяжелый — шел подростковый бунт по всем статьям, но сейчас он сильно изменился, стал гораздо более взрослым, серьезным, амбициозным… У него появилось самолюбие, в смысле желания доказать, что он многое может. Вообще он ужасно смешной, очень красивый — девушки за ним бегают. (Улыбается.) И уже много лет он мечтает стать шеф-поваром. По поводу Гоши пока не могу сказать определенно о его склонностях — ему только тринадцать.

— С внуками вы лучшие друзья?

— Мы ведем откровенные разговоры, я не стараюсь держать дистанцию, притом что они, разумеется, понимают, кто я и что. Они уважают меня и доверяют мне. С дочерью у нас такие же великолепные отношения. Семья — одна из важнейших вещей в моей жизни…

— Ну тут так и просится вопрос о семейной жизни…

— У меня сложная личная жизнь… Я трижды женат, и все мои жены совершенно разные… Каждый раз, когда распадалась семья, это было тяжело. Первый мой брак длился десять лет, и мы с Валентиной Чемберджи очень любили друг друга, но благодаря сумме разных обстоятельств, в кои я не хочу вдаваться, мы расстались… Второй брак с Екатериной Орловой длился тридцать семь лет — целая жизнь. И о том, что наш развод дался очень непросто, я даже не могу говорить в прошедшем времени. Мне и сегодня тяжело, поскольку испытываю чувство вины, которое никогда меня не оставит.

— Не могу не спросить вас про нынешнюю супругу — успешного продюсера Надежду Соловьеву… Чем эта женщина уникальна лично для вас?

— Со мной она совсем другая, нежели со всеми… Не суровая бизнес-леди. Надя необыкновенно заботливая, и она очень сильно меня любит — я это чувствую.
Как считаете, каков рецепт сохранения отношений?

— А не существует ответа, почему в одном случае люди долго живут вместе, а в другом — нет. В принципе, сложно жить вместе и долгие годы сохранять чувства. Это работа на самом деле. А жить под одной крышей, когда супруги постепенно становятся чужими друг другу, между ними образовывается пустота, и они затевают что-то на стороне, мне кажется ужасным. Нередко люди мирятся с подобной ситуацией, но для меня она невыносима. Хотя, чтобы прервать этот долгий союз и вроде бы все начать с нуля, требуется определенная решимость. И я ее проявлял, кстати, не только в личных взаимоотношениях, но и когда после окончания МГУ заявил, что в биологию не пойду. Это притом, что своим демаршем огорчил родителей — они видели меня ученым. Но я ясно ощущал после пяти лет учебы, что это чужая для меня область.

«Мне невероятно повезло с женой»

— И вы интуитивно пошли туда, где ваш талант раскрылся полностью… Знаете, вы производите впечатление человека дипломатичного, толерантного, но не секрет: чтобы состояться на телевидении, и у нас, и за рубежом, где вы работали, необходима волчья хватка, а не только владение языками и искусство ловкого собеседника…

— Верно: нужна твердость, решимость, терпение, любовь к профессии. Вообще, много лет тому назад на одном вечере меня довольно точно описал режиссер Павел Чухрай. Он назвал меня тигром в шкуре гейши, имея в виду то, что я склонен производить обманчивое мягкое впечатление. (Улыбается.)

— Тут явно сказываются ваши французские корни, ведь эта нация склонна жить исходя исключительно из собственного комфорта. Они будут с тобой вежливы, но никогда не забудут о собственном удобстве…

— Это именно так.

— По этой причине в вашем французском цикле передач даже, помню, была специальная глава об умении наслаждаться жизнью… В американском цикле такого не наблюдалось.

— Потому что американцы не умеют наслаждаться жизнью. А французы знают в этом толк. Дело в том, что в вас либо есть, либо нет представлений о том, что буквально каждая минута неповторима, и ее надо проживать здесь и сейчас, не ожидая завтрашнего дня, чтобы стать счастливым. То есть надо получать удовольствие от всего — жизнь же коротка! Да, она, несомненно, несправедлива, но при этом она предоставляет людям множество всяких интересных вещей, и грех всем этим не пользоваться.

— Да, в свое время Джон Леннон сказал, что, пока мы строим планы на жизнь, она проходит…

— Вот именно. Ты не строй, а давай делай! Притом что французам, так же как и русским, свойственно быть недовольными, но русские, как мне кажется, не умеют радоваться удачам. Их мрачноватый настрой не проходит и в приятные минуты, и они способны найти плохое и в самом хорошем. Русские имеют большое сходство с ирландцами. У той и другой нации очевиден изумительный литературный дар вкупе с колоссальной амплитудой настроений: от дикого восторга до глубочайшей депрессии, плюс те и другие любят выпить и подраться.

— А каким образом в повседневности проявляется ваш свободолюбивый французский дух?

— Ну мне нельзя ничего навязывать…. И я нигде не числюсь в штате — меня никто не имеет права вызвать на ковер. Я дорожу своей свободой и ради нее готов жертвовать и деньгами, и какими-то проектами.

— Вы явно нескупой человек, любопытно, на что тратитесь без особых раздумий?

— На то, что меня привлекает. Мое хобби — фотография, и если, зайдя в магазин, я вдруг увижу камеру или объектив, который мне понравится, то обязательно куплю. С радостью Наде делаю подарки… Скаредность мне не свойственна, я без сожалений расстаюсь с деньгами, имея в виду лишь то, что какой-то запас прочности обязательно должен оставаться.

— Ваш любимый герой Черчилль обожал овсянку на воде, коньяк и сигары… У вас сходные предпочтения?

— Нет, я люблю вино и неплохо в нем разбираюсь. Виски еще люблю, не коньяк. Скорее предпочитаю арманьяк. А сигары я курил, но перестал, так как начал кашлять из-за них. И я большой поклонник спорта в отличие от Черчилля.

— Вы неоднократно подчеркивали, что «не местный» и имеете привычки, совершенно нехарактерные для российских сограждан. Можете их перечислить?

— Я же воспитан мамой-француженкой, поэтому привык всегда вставать в восемь часов, сразу чистить зубы, бриться, обязательно принимать душ, завтракать тостами с маслом, вареньем, с чаем или кофе с молоком. Не может быть и речи, чтобы выскочить куда-то без этого набора. Так же, как и мне не приходит в голову пропустить обед или ужин, намеченный на определенное время, без всяких перехватов еды в течение дня. Уверяю вас, какой бы ни был насыщенный день, если у тебя есть установка на такой режим, это возможно. Далее, я не могу себе позволить ходить в нечищеных туфлях, в грязной одежде, дурно пахнущий… Миллион разных мелочей…. Затем я каждый день занимаюсь физкультурой. Если не иду на корт, то делаю утром зарядку. Потом для меня закон: когда женщина входит в комнату — надо вставать, а сидя за столом нельзя чавкать и класть локти на стол. Но я вскормлен на этом этикете, который большинство российских мужчин игнорируют.

— Как с женой вы вместе обычно отдыхаете, играете ли в теннис?

— Нет, на корт я езжу один — три раза в неделю зимой и ежедневно летом, а Надя в теннис не играет. Но мне с ней просто всегда хорошо, и не важно, куда мы вместе направляемся. Мы с удовольствием путешествуем летом, когда мои программы уходят на каникулы… С Надей легко — она не давит, ничего не требует, и она очень отходчивая, если вспылит, никогда не держит обиду в себе долго. А когда я по какой-то причине набычусь, она начинает смеяться, тискать меня — и сразу все нормализуется. (Улыбается.) И она вернейший человек — она мне не только жена, но и друг. Мне с ней невероятно повезло.

— Свою пенсию вы представляете где-нибудь в Довилле, у воды?

— Ну во Франции я не работал, и у меня там пенсии быть не может. У меня существует российская пенсия, которая целиком уходит ныне и в дальнейшем будет уходить в один детский дом. И если ваш вопрос в том, представляю ли я свою жизнь без работы — то нет. Не знаю, сколько еще буду на экране, но что-то делать собираюсь всегда. Наслаждаться бездельем я могу только в том случае, когда знаю, что это состояние временное.

_{»crosslinked«}

Комментирование закрыто.