.Дело в том, что именно сейчас рушится действительно существовавшая вековая связь между русским и украинским народами. Потому что россияне молчат. Молчат, когда людей, которых они так любят называть братьями, убивают, пытают, унижают, похищают из больниц: все, конечно, во имя порядка и дружбы с Россией, но все же. Молчат, когда разгоняют митинги. Молчат, когда подводят такую близкую страну к пропасти настоящей войны. На всю огромную страну находится всего несколько десятков человек, способных выйти к украинскому посольству или куда-нибудь еще в знак протеста и поддержки.
А сознательные и ответственные граждане Украины уже доказали, что рабами они никогда не будут. Больше никогда. И в этом глубинное отличие Украины от моей несчастной родины, при всем сходстве языков и исторических судеб. Украина и моя родина отличны друг от друга примерно в той же мере, в какой различны в понимании своего долга и предназначения украинские и российские духовные лица. Фигура священника или монаха, вставшего посреди побоища в попытке утихомирить нарастающее насилие, трудно представима на наших площадях. Окропить водицей ракетную базу, покрасоваться в первом ряду на торжественном заседании по случаю Дня чекиста, назвать какого-нибудь особо выделившегося из них превосходительством или благословить агрессивную толпу припадочных суеверных мракобесов – это пожалуйста. А вот явить собою пример и образец бесстрашного милосердия, терпимости и человеколюбия – это вряд ли.
Если свободные и отважные граждане Украины победят в эти ближайшие дни, они сразу же столкнутся с огромным ворохом трудноразрешимых проблем, которые им предстоит решать столь же сознательно, ответственно и отважно. Потому что свобода стоит не только того, чтобы за нее сражаться на обледенелых баррикадах, но и того, чтобы оплотнять, оформлять, трансформировать ее в процесс созидания и творчества, в суету мелких, но не обидных и, главное, необходимых дел.
Если же случится так, что верх в эти ближайшие дни возьмет грубая хамская сила, то они все равно уже никогда не будут рабами. Они станут в крайнем случае военнопленными. А это совсем разные вещи. Потому что пленный в отличие от раба никогда и ни за что не смирится со своей участью.
Да и слова не могут смириться с навязанной им участью в лучшем случае музейного экспоната, старинной ржавой шпаги, пришпиленной к пыльному ковру. Они все равно будут звучать в безнадежной пугающей пустоте, пока не будут услышаны.