“Их Италия”. 2-я серия. Родиться и умереть в Венеции.

Венеция

Что такое для нас окружающая среда? Для горожан это прежде всего здания, в которых мы живем и которые окружают нас. Если мы окружены с самого детства безликими, совершенно одинаковыми уродливыми домами, есть немало шансов, что и мы будем такими же безликими и похожими в своем уродстве. А если с самого детства мы и наши предки росли в красоте, рожденной полетом фантазии, тогда есть шанс быть венецианцем. Такими размышлениями предварил рассказ о Венеции Владимир Познер.

Коренных венецианцев в городе все меньше. Один из них – сеньор Умберто Марчелло, чей род восходит к стародавним временам, когда Венецианская республика была на пике своего могущества. Со стен палаццо семьи Марчелло смотрят представители этого рода: военные, политические деятели, знаменитый композитор, венецианский дож. “Все венецианские палаццо строились одинаково, как склады для лодочных снастей на первом этаже и для разных товаров на втором, – рассказывает Умберто Марчелло. – Уже позже они стали закрытыми особняками”.

Фамильные палаццо постепенно исчезают – их покупают и превращают либо в гостиницы, либо в летние резиденции. “Проблема в том, что везде в Венеции, даже в обычных или многоквартирных домах, если одну-две квартиры отдали под отель, остальные жильцы вынуждены продавать свои квартиры и уезжать”, – поясняет архивариус Джованни Коньято.

Ежедневно в Венецию приезжают порядка 55 тысяч туристов. Это чуть больше 20 миллионов в год. Многие заезжают на несколько часов и, как выражается Джованни Коньято, “потребляют город, не оставляя ничего, кроме мусора”. “Этот город стал лишь огромным бизнесом, большим Диснейлендом, – вторит ему арт-директор кафе “Флориан” Стефано Стипитивич. – Надо сделать так, чтобы туризм был инкрустирован в эту драгоценность, иначе она испортится”.

Кофейня “Флориан” открылась в 1720 году. Это первое публичное место Венеции, куда стали пускать женщин. И именно здесь, как утверждают венецианцы, сварили первый кофе в Европе. В Зале известных персон на всех стенах висят портреты известных венецианцев. Среди них – Руссо, Байрон, мадам де Сталь, Дягилев, Стравинский, Хемингуэй, Бродский.

Когда-то в кафе “Флориан” захаживал Вагнер, чтобы выпить чашечку кофе. Порой он подходил к одному из оркестров на площади Святого Марка и дирижировал им – при условии, конечно, что музыканты были способны играть его, Вагнера, сочинения. Ныне другие времена – оркестры исполняют то, что нравится публике. А нынешняя публика не та, что гуляла здесь в XIX веке.

Стипитивич – не итальянская, а сербская фамилия. Но Стефано – стопроцентный венецианец. Его предки приехали сюда из Далмации в XVII веке. Искусствовед, знаток истории, он еще и преподает в школе итальянский язык. “Венецианец – это исчезающий вид, – убежден он. – К сожалению, венецианцев все меньше и меньше, потому что цены за аренду квартир слишком высоки, все дорого стоит, и Венеция стала, увы, городом в первую очередь для иностранцев”.

Теоретически можно было бы регулировать поток иностранцев. Например, принять решение в день впускать в город не больше такого-то количества туристов. Но, убеждены венецианцы, владельцы гостиниц, ресторанов и торговцы никогда на это не согласятся.

Мэр Венеции Джорджио Орсони, впрочем, не видит никакой проблемы в туризме. “Туризм, безусловно, является ресурсом, – говорит он. – Огромное количество людей, которые посещают Венецию и любуются ее достопримечательностями и культурой, несомненно, являются источником не только экономического, но и культурного обогащения для города”.

Красоты города между тем зачастую занавешивает реклама. Знаменитый Мост вздохов венецианцы даже прозвали “мостом баннеров”. Городские власти говорят: “А как иначе заработать деньги на содержание и восстановление города?” Но, как считает Владимир Познер, лукавят.

Представить себе Венецию без гондолы невозможно. Гондольер – профессия хотя и тяжелая, но весьма денежная. Количество гондольеров вот уж много веков остается неизменным – 425 человек. Как правило, дорогостоящая лицензия передается от отца к сыну, так что пробиться в эту закрытую касту, носящую особую одежду и говорящую на только ей понятном сленге, практически невозможно.

“Это работа только для венецианцев, таков обычай, – говорит гондольер Джованни. – Есть специальная школа, где шесть месяцев надо изучать основы ремесла, историю. Это последняя традиционная профессия в Венеции. Простите, не профессия – местьери”. “Местьери” в переводе с итальянского означает “профессия, ремесло”, но с оттенком “мастерство”. И в самом деле, чтобы управлять гондолой, требуется умение. Но, как подмечает Владимир Познер, в чем эти ребята подлинные умельцы, так это в снимании шкуры с туристов.

Гондола – это, возможно, единственная лодка в мире, имеющая асимметричную форму, и именно эта форма позволяет гондольеру управлять лодкой лишь одним веслом и не терять равновесия. У гондолы есть особая уключина. Вставляя весло в один из нескольких пазов уключины, гондольер придает лодке любое движение в любую сторону.

Гондола – лодка необычайно сложной конструкции и потому весьма дорогая. 45 тысяч евро – это далеко не предел. Вот рецепт изготовления обычной гондолы: 10 сортов древесины, 280 выточенных вручную деталей и много лет опыта. Все это увенчается уключиной, на изготовление которой потребуется 72 часа, а то и неделя работы. В Венеции почти в каждом доме есть гараж, только стоит в нем не машина, а моторная лодка. Гондола в гараже сегодня большая редкость.

Мурано – остров стеклодувов, остров, где творят совершеннейшие чудеса. Хозяин фабрики Джованни Моретти – знаменитый человек, который делает современное стекло. “Каждое утро я разрабатываю чертежи, а затем мы решаем, можно это воплотить в жизнь или нет”, – говорит Моретти.

Как выдували стекло сотни лет тому назад, так и выдувают сегодня. Как требовалось 15 лет, чтобы стать мастером, так и требуется. Рецепт прост: особый редкий песок, раскаленный стеклянный шар, насаженный на длинную полую трубку, глубокий вздох и медленный выверенный выдох. И – рождение немыслимой красоты.

Найти работу в Венеции очень сложно. Все или почти все связано с сервисной индустрией, поэтому люди из города уезжают. Каждый год население Венеции уменьшается, и многие считают, что Венеция умирает. “Нас было 160 тысяч, осталось 50 тысяч, и это в основном пожилые люди, – отмечает Джованни Коньято. – Город не может существовать без среднего класса. Ремесленники, работодатели, технические специалисты не могут позволить себе здесь жить. Они не могут купить дом, не могут найти работу, и им приходится уезжать за границу, в другие города”.

Когда из туристических районов попадаешь в жилые, поначалу их безлюдность радует. А потом пугает. Все чаще встречаешь заброшенные дома. Молодые не хотят оставаться, они не видят перспективы. В здешней жизни им не хватает современного пульса, примет больших городов. Однако не всех это пугает, некоторых даже радует. “У нас нет проблем большого города, когда необходимо строить дороги, – говорит сеньор Умберто Марчелло. – Я выхожу из дома и вижу дворников на мотоциклах. И мы здороваемся. И когда вы входите в маленький магазинчик, чтобы что-то купить, вы всегда обмениваетесь хоть словом, даже если вы не знакомы. И это прекрасно”.

Единственное, что не может не радовать абсолютно всех венецианцев, – здесь практически нет преступности. “В Венеции нет района, который можно было бы назвать криминальным, – говорит комиссар полиции Венеции Сюзанна Симоне. – Сюда в основном приезжают туристы, поэтому здесь довольно спокойно”. Впрочем, по ее словам, есть в Венеции уязвимые зоны, например площадь Сан-Марко. Так что, когда будете протискиваться по узким улочкам, которые словно паутинки расходятся от Сан-Марко, и, остолбенев от восторга, смотреть на Дворец дожей, помните: здесь работают карманники-виртуозы.

Если на улицах города не видно людей в форме, это не значит, что их нет вовсе. Просто патрульные одеты в гражданскую одежду. Они оперативно передадут информацию о преступнике и вызовут подкрепление.

Почему уровень преступности в Венеции так сильно уступает тому, что есть в других туристических центрах? Ответ простой: уйти преступнику крайне сложно. Пешком не уйдешь, машин нет. Значит, есть только лодка, которая приходит на определенную пристань – а там тебя ждет полиция. То же самое с проституцией: девушки не могут сесть в машину и уехать.

Еще здесь почти нет беженцев-эмигрантов из Северной и черной Африки. Нет для них жилья, нет работы, да и жить здесь чрезвычайно дорого. Как говорится, нет худа без добра.

Многие мечтают о доме или квартире в Венеции. Но жить здесь непросто. Куда деться от нашествия туристов с апреля по сентябрь? Да и трудно представить себе, насколько сложна обыкновенная ежедневная жизнь.

Парадокс: море в буквальном смысле кормит этот город и в переносном его съедает. Венеция построена на сваях, вбитых в слабый грунт на глубину от трех до десяти метров. Расположены они густым частоколом, поверх них уложены платформы из соединенных между собой дубовых и лиственничных бревен, и уже на них – каменные фундаменты. Процесс уплотнения грунта до поры до времени шел очень медленно и вдруг последние 100 лет стал стремительно набирать обороты.

“10 лет назад, когда мы делали ремонт, мы прорыли яму глубиной 14 метров, не находя при этом земли, – рассказывает сеньор Умберто Марчелло. – Мы провели серьезный ремонт, укрепили фундамент дома. Но он снова начал сползать в воду, причем оседает он косо. Нужны серьезные реставрационные работы, так как дом находится в опасном состоянии. Необходимы специальные конструкции, балки, которые бы поддерживали дом снизу, поскольку фундамент размывает, а его нужно укреплять”.

Венеция страдала и страдает от наводнений. Но еще больше она страдала от пожаров. Ведь здесь в буквальном смысле много работали с огнем – в мастерских. Поскольку дома лепятся друг к другу, при пожаре выгорали целые кварталы. “В этом году при тушении одного из пожаров вода попала на картину Тициана, но никакого ущерба ей не нанесла. Картину просто аккуратно высушили, и все, – говорит командующий пожарной службой Лорис Мунаро. – А все потому, что вода была пресная. Соленая вода нанесла бы значительно больший урон”.

Акведук с пресной водой проходит через весь город. Главное – вовремя добраться до очага пожара и подключиться к гидранту. Единственный способ передвижения – по воде, на особых пожарных лодках. Что общего между гондольером и пожарными? В общем, ничего. Кроме одного – и тот, и другой обязательно должен быть коренным венецианцем, и тот, и другой должен знать город как свои пять пальцев.

Венеция всегда влекла к себе поэтов с большой буквы. В самом широком смысле слова поэтов. И не случайно многие из них, лишившись родины, захотели остаться навсегда именно здесь, в Венеции.

Из века в век местные жители хоронили умерших в черте города, на церковных кладбищах и в фамильных склепах, устроенных прямо в подвалах палаццо. Традицию прервал Наполеон. Из гигиенических соображений он приказал основать городское кладбище на острове Сан-Микеле.

Если место на кладбище не было приобретено в вечное пользование, то ровно через 20 лет останки покойного будут эксгумированы, а в свободное место похоронят другого, которого тоже эксгумируют через 20 лет. Урну с останками помещают в маленькую нишу колумбария, куда можно возлагать и цветы.

Несмотря на тесноту, на кладбище Сан-Микеле всегда находилось место для избранных. Здесь похоронены Сергей Дягилев, Игорь Стравинский, Иосиф Бродский. На обратной стороне обелиска, установленного на могиле Бродского, выгравировано латинское изречение: “Со смертью ничего не заканчивается”.

Прямо напротив кладбища Сан-Микеле на другом берегу лагуны стоит старинная больница Венеции, в которой ежегодно рождается около 600 новых венецианцев.

Какая она, Венеция? Свое поэтическое описание дал сеньор Умберто Марчелло: “Венеция изучает и подчеркивает чувства, которые человек испытывает в данный момент. Если в данный момент вы романтично настроены, проводите время с хорошенькой девушкой, это для вас фантастическое место. Если вам грустно, город плачет вместе с вами. У Венеции нет масок, Венеция сама ваша маска. Хотите побыть в одиночестве, просто созерцать, смотреть, как течет вода, – вы как будто один среди людей”.

А арт-директор кафе “Флориан” Стефано Стипитивич признается: “Когда я, родившийся 60 лет назад в Венеции, уезжаю и потом возвращаюсь сюда, я готов заплакать. Я обнаруживаю, что мой город всегда разный. При разных оттенках света Венеция меняется. Это совершенно невероятно”.

Владимир Познер, завершая рассказ о Венеции, не стал ее описывать – это делали другие, и не раз. Но заметил: в этом городе есть какая-то великая тайна, есть волшебство, есть что-то такое, что позволяет Венеции быть вечно древней и вечно юной. Есть что-то, что берет за душу.

Комментирование закрыто.